Нашла Тамара Петровна счастье себе на старости лет — мужчину Володеньку. Володя на пятнадцать лет Тамару моложе. Но любовь у них, конечно, совершенно искренняя. И забота там царит, и уважение. И даже страсть — хотя не каждый бы в такое сразу поверил.
Счастлива Тамара Петровна так, как никогда ранее. Прямо каждый день провидение благодарит. “Спасибочки, — говорит, — за этот бесценный дар. Коли бы не Володенька, так и не побывала я такой счастливой.
Скучно жизнь бы прожила. Всю жизнь лошадью тягловой пахала, а дома кастрюлями ворочала. И три здоровых лба воспитывала — от компаний плохих их гоняла. И никакой мне не было отдушины. Вся молодость в пахоте”.
Пять лет уже такое безбрежное женское счастье у нее. Сам Володя в разводе с женой. И такой он добрый человек, что личное свое жилье оставил семье прошлой. Проявил благородство души. «Пущай, — сказал, — Лилька там с дочкой живет. Не могу дочку на улицу гнать».
Живут потому у Тамары — в наследной ее трешке. И очень хорошо живут. Володя Тамару на руках буквально носит. Называет “любименькой” все время.
Благодарности за сущую чепуху высказывает. Приготовит Тамара Петровна борщ обычный — а Володя так рассыпается, будто она ему автомобиль дорогой презентовала с бантиком.
“Ни разу, — за столом мурлыкнет, — мне такого чудесного борща не готовили в семье прошлой. Лилька, жена, удивительно бестолкова была на кухне. Чего-то жарит да парит целыми днями, а получится все равно только яичница горелая. Спасибо, любименькая”.
И по душам мужчина этот поговорить любит. Сядет при Тамаре Петровне на низкий стульчик. И давай про жизненный путь ее слушать с интересом. И фотокарточки Тамарины рассматривать.
Где Тамара Петровна на горшке, потом в школе с косами, а далее уже невеста и жена чья-то с тремя мальчиками причесанными. Посидит, карточки посмотрит.
И идет чего-то ремонтировать — то табурет ремонтирует, то обои поклеит в какой-нибудь комнате. Или путевки в санаторий приобретет. Не экономит на любименькой он совершенно. Только мурлыкает и желания выполняет.
Вот так повезло Тамаре. А даже и не ждала подобного. Думала, так и останется одинокой на всю жизнь по-женски. А тут расцвела розой.
А детей у Тамары Петровны — трое. Как с мужем этих детей развелась, так на личной своей жизни поставила жирный крест. А какая личная жизнь, если дети на руках? Только и знай — белкой в колесе сальто-мортале выделывай.
И не каждый мужчина на многодетной женщине жениться согласится. Потому работала на трех работах. И успевала зорко за школьной успеваемостью этих детей глядеть. И от дурных компаний гонять без устали.
А дети выросли, и все переженились на своих половинах. И ребят даже заводить собственных уже готовятся. И в связи с этим начали матери намекать по очереди.
— Мамулька, — сыновья намекают, — а зачем тебе с твоим принцем там много жилой площади? Все равно на кухне обычно сидите. Володенька борщ ест, а ты на него любуешься, щеку ручкой подперев.
Давай-ка в сторону минимализма посмотрим. Продашь эту халабуду. Все равно от бабки Нюры она тебе перепала бесплатно. А купишь себе маленький скворечник. Разницу нам отдашь.
Все же мы взрослые мужчины, готовящиеся стать отцами. Неплохо было бы и нам иметь финансы на взносы первоначальные для ипотеки.
Невест мы себе, к сожалению, нашли бесквартирных. Не всем так свезло, как принцу. не все такие жуки. А мама намеки послушает. И рассердится.
— Я, — скажет, — всю жизнь вас одна поднимала на ноги. Горбатилась по-верблюжьи. Батя-то ваш смылся. Будто в клозете за веревочку дернул. И глаз не показывал, и от содержания вашего самоустранился. Хочу теперь жизнью наслаждаться. Имею право.
А дети сразу про маразмы начинают предположения строить. И Володеньку грозиться тоже за веревочку смыть. Напряженная такая атмосфера сразу возникает. И Тамара Петровна, на Володю глядя, решила поступок сделать.
“За счастье личное, — подумала, — сделаю-ка я дарственную на Володеньку. Пусть квартира ему достанется. Старше я его. И могу раньше покинуть эту планету.
И останется дорогой мой на улице. Может, и в возрасте он уже будет значительном. Станет дедком жалким по вокзалам скитаться. Опустится. И помрет под забором.
Подарю квартиру по договору дарения. Пропишу, правда, что жить здесь буду пожизненно. Перестрахуюсь, так сказать. А дети пусть сильно не сердятся — я ради них всю молодость в одиночестве куковала.
Отдала, так сказать, долг. А они взрослые, пусть крутятся. Все же сыновья. Обязаны себе дом построить, дерево посадить и сына родить.
А уж как Володенька на тот свет собираться начнет — так пусть моим наследникам жилье оставляет. Схожу-ка к юристу. Можно, небось, такую схему сообразить по закону”. И в очередной раз, как начали дети намекать, так им и ответила прямолинейно.
— И даже не мечтайте, — заявила, — хату данную я продавать не собираюсь. Буду в ней жить до самой смерти. А как помру — Володя хозяином станет. Вам я долг материнский отдала. И более ничем не обязанная. Вон, лбы какие здоровые получились.
А сыновья обиделись, спорить с Тамарой Петровной начали, жен беременных показывать, бабку Нюру вспоминать — как она любила их маленьких, а потому сейчас в гробу она, небось, переворачивается.
Про маразмы опять заикнулись и про веревочки клозетные. И что Володенька, пройдоха, околдовал маменьку престарелую, воспользовался ее жалостливым женским сердцем. Знал, проходимец, как в доверие втереться к одинокой дамочке.
Переругались все. С матерью дети разговаривать отказались с той ссоры. “Променяла детей на штаны, — так они ей напоследок сообщили, — и внуков не увидишь».
А Володя Тамару Петровну утешает. Слезы вытирает ей теплой рукой со щечек. Обнимает нежно. “Не любят они тебя, Томочка, — говорит проникновенным голосом, — не ценят.
Всю жизнь ты им под ноги швырнула. А они оперились — и из дома тебя гонят в скворечник. Вот такое отношение, получается. Только я тебе поддержка. Только я, мой ангел земной”.
И Тамара Петровна искренне судьбе благодарна. Что одарила она ее таким чудесным подарком на старости лет. И не жаль ей потомков своих равнодушных ни капельки.
