«И ВСЕ-ТАКИ ОНА – НЕ РАЙКИН!»
— Клара Борисовна, у вас же в столице не было ни друзей, ни знакомых. Кто для вас писал весь этот репертуар?
— Мне повезло, я довольно быстро нашла своего автора — писателя-сатирика Вениамина Сквирского, который писал для Аркадия Райкина, например. Это был та-а-акой бонвиванистый мужчина, такой котяра с глазом-прищуром…
А я их всех боялась пуще смерти, честно говоря. Тогда ж только и рассказывали: чтобы чего-то добиться, надо переспать с директором театра или главным режиссером.
Это я понимаю сегодня: если это тебе поможет, ну переспи! А тогда мне это казалось постыдным, невозможным…
Я пришла к Вениамину Яковлевичу: «Очень хочу, чтобы вы для меня написали». Мы стали с ним фантазировать, что это такое может быть.
Я ему напоказывала множество забавных, как мне казалось, женских персонажей. И ему понравилось. Потом мы с ним написали тот монолог, с которым я победила. И дальше стали сотрудничать.
— Как отреагировали родители на ваш успех?
— Вы поймите: я в детстве и юности жила в такой обстановке… Мама с папой на меня повесили миллион комплексов.
Ради того, чтобы я не зазналась, чего только мне не говорили! Я и «не талантлива», и ничего не умею, и одеваюсь я неправильно. Когда дома пела, папа ворчал: «Клара, у тебя голос — сидеть в туалете и кричать: «Занято!»
А когда я стала лауреатом, мама мною страшно гордилась. Она говорила папе: «Вот видишь, хоть ты и не хотел, но все-таки Клара — артистка! Ведь и Утесов там был в жюри, и Брунов».
А папа отвечал: «Да! Но все-таки она – не Райкин!» Он долго относился к моему творчеству скептически. Правда, со временем тоже стал очень гордиться мною.
«ПОЕХАЛИ КО МНЕ ПИТЬ ВОДКУ»
— Интересно, все-таки чем вас «взял» ваш второй муж – журналист Юрий Зерчанинов?
— Он заворожил меня голосом. Причем… по телефону! Я только-только переехала в Москву, снимала комнатку, никого не знала.
А он, уже известный журналист из популярного журнала «Юность», сказал, что хочет обо мне написать статью в рубрику «Дебюты». Приехал на мой концерт в МИИТ.
Когда я его увидела, чуть дара речи не лишилась: какое-то чудовище с длинными лохматыми волосами вокруг лысины, в черном растянутом свитере до колен, протертые рукава… «Господи, — подумала, — и этот урод — обладатель того волшебного голоса?»
Но сердце-то уже екнуло. Поговорили, потом он домой меня пошел провожать, а зима, холодрыга страшная, и пока до Марьиной Рощи добрались, где в съемной комнате я жила, замерзли ужасно. Долго в подъезде у батареи отогревались, разговаривали.
— Словом…
— Заинтриговал! Потом он пригласил меня в Ленком на «Тиля» с Инной Чуриковой, на который тогда было не попасть. И первое что он мне после спектакля предложил: «Поехали ко мне пить водку!»
— ?!
— Я обиделась смертельно, возмутилась: «Да вы что?! Как смеете мне это предлагать?!» А он хохочет: «Ну не будь ты дурой провинциальной!»
И так эта «дура провинциальная» меня задела, что я поехала к нему на квартиру на улице Удальцова, куда он приводил девушек «выпить водки».
Когда я переступила порог, меня оторопь взяла: вокруг кучи какого-то хлама, со стен свисали куски ободранных обоев, на столе, на полу — пластинки «Битлз», диск рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда», который он только что из Лондона привез, полная ванная пустых бутылок из «Березки» с заграничными этикетками.
Говорит: «Если захотите поесть, возьмите что-нибудь в холодильнике!» Я дверку холодильника открыла, а на меня выпадает… бюст Ленина! Беру огурец, а это – муляж.
Шутки у него такие! Из еды в результате – только кусок хлеба на подсолнечном масле. И это человек, который старше меня на 17 лет, то есть мне было 26, а ему уже 43!
— Мы с Юрием Леонидовичем когда-то в «Юности» вместе работали в отделе публицистики. Яркий был человек, блестящий журналист и большой оригинал.
— Человек-эпатаж, с абсолютной внутренней свободой. Но мне с ним было безумно интересно. Круг его общения меня совершенно ошарашил.
Там были Марк Розовский, Григорий Горин, Аркадий Арканов, Анатолий Васильев, Инна Чурикова, Юлий Ким, Лия Ахеджакова, Василий Аксенов…
Ближайший Юрин друг – Петр Наумович Фоменко. Я смотрела на них во все глаза и поверить не могла, что я — рядом с такими немыслимыми людьми…
И вообще я очень благодарна Юре за то, что он ввел меня в круг московской интеллигенции, помог мне избавиться от провинциализма, скованности, придал мне уверенности в себе…
А потом, когда уже стало ясно, что у нас отношения, он собрал мои шмотки в чемодан, привез их к себе домой – в родительскую квартиру и сказал: «Звони в Киев и говори своему Новикову, что переехала ко мне».
Для меня с его стороны это был невероятный поступок, потому что сама бы я никогда не решилась!
— В следующем году будет 15 лет как Юрий Зерчанинов ушел…
— (Пауза.) А я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что его уже нет и никогда больше не будет…
БРЕЖНЕВСКИЕ БРОВИ И ЦЕНЗУРА
— Клара Борисовна, не секрет, что все телевизионные эфиры Аркадия Исааковича Райкина проходили жесточайшую цензуру. Ваши номера кромсали, вырезали?
— Был один случай, когда мой эстрадный номер бесследно исчез из эфира в День космонавтики. Мне его не хочется вспоминать – он описан в моей книге.
Еще был неприятный эпизод в конце 1970-х, когда мое выступление «зарезали» целиком. Репетировали концерт в Большом театре, посвященный 8 марта.
Такой абсолютно правительственный набор: пафосные номера, «ура, слава советским труженицам!!!» И у меня там был очень трогательный, единственный «живой» монолог с такими словами: «А он знаете какой? Брови, плечи…
Только замерз. Его бы домой пригласить, да как-то, знаете…» И так далее. Неделю репетировали. Вот-вот начнется концерт. Вдруг подходит чиновник из управления культуры: «Клара, вы простите. Но проверяющие из ЦК ваш номер вычеркнули».
Спрашиваю: «Почему? Там же вообще ничего, кроме лирики». «У вас там есть слово «брови». А Леонид Ильич Брежнев будет сидеть в правительственной ложе».
«Хорошо, давайте я скажу вместо «бровей» — «уши». Ушли, проконсультировались. «Тоже нельзя, — говорят. — Получается, как будто кого-то подслушивают». Представляете, какой дебилизм?! Слава Богу, сейчас такого нет уже.
— Известно, что, например, Шарль де Голль собирал анекдоты о себе. И когда они заканчивались, он вызывал своих помощников: «Неужели я перестал быть народу интересен?» А как наши «первые лица» реагируют, когда над ними смеются?
— Наши — не так. Не знаю, боятся – не боятся, но понимают: раз люди смеются, значит, сами дали повод, и реагируют по-разному.
У меня шел спектакль «Соло для кровати со скрипом», где Михаил Сергеевич Горбачев и Раиса Максимовна были, скажем так, объектами моего повышенного внимания.
Там звучал монолог капитанши, которая говорила: «Я познакомилась со своим капитаном в далеком южном колхозе — это я сделала из него капитана»…
И вот однажды на праздновании Дня Победы в Кремле они подошли, меня представили: «Клара Новикова». «А мы с Михаилом Сергеевичем вас очень хорошо знаем!», — подчеркнуто холодно сказала Раиса Максимовна и поджала губки.
Я сразу поняла, что она в курсе — ведь вся Москва тогда на этот спектакль валом валила и умирала со смеху.
– Еще с кем-нибудь из государственных мужей приходилось встречаться?
— С Борисом Николаевичем Ельциным. Он, когда меня увидел, воскликнул: «О, «тетя Соня»! Оказывается, вы — молодая!»
ЖВАНЕЦКИЙ – ОТДЕЛЬНАЯ ПЛАНЕТА
— Женщин-юмористов – единицы. А почему, по-вашему?
— Солидарна с Михаилом Жванецким, который сказал: «Над женщиной не хочется смеяться, ее хочется смотреть». Поэтому я пытаюсь соединить, чтобы и любоваться женщиной можно было, и похохотать от души.
— Кстати, вы часто в своих интервью цитируете Жванецкого, даже придумали свою единицу измерения юмора – «жван». По-вашему, то, что Михал Михалыч писал в последние годы – это юмор или философия?
— Я вообще давно считаю, что это — стихи. Жванецкий – мировоззрение, отдельная планета. Его хочется цитировать.
Мне всегда было интересно наблюдать не только за его мыслью, но и за ним самим — как он думает, как молчит, как сидит, как слушает, как оживляется, как заводится, как отдыхает, как из нештатных ситуаций выкручивается, как зал завоевывает. А больше всего мне интересно, что он не сказал.
— А у вас есть свои фирменные секреты как «завоевать зал»?
— Актеры нашего жанра не очень любят, когда зритель молчит, — считается, что зал все-таки должен смеяться.
А я люблю импровизировать, люблю, когда люди на моих концертах замирают. Паузу могу держать ско-о- лько угодно.
— Сегодня конкуренция среди эстрадников-юмористов жесткая?
— Естественно. И ревность к успехам коллег обязательно присутствует. А что говорят, что артисты злые – неправда.
Просто они люди-то все неординарные. Попробуйте выйти один на сцену и три часа продержать зал. Это же все не просто и достается ценой твоего здоровья.
Кишками! И никто не заставит зрителя полезть в карман за кошельком и пойти на концерт. Не хотят — и не ходят.
— Что для вас самое трудное в профессии? Всеобщее внимание, когда по улице спокойно не пройдешь?
— Нет, банкеты после концерта мне даются трудно. Я прихожу как выжатый лимон, а люди хотят продолжения спектакля, новой развлекаловки. Ждут: а что она сейчас еще такого отчебучит?
— Как выкручиваетесь? Рассказываете анекдоты, байки?
— А у меня есть «дежурные» — на всякий случай. И это нормально, есть же издержки профессии.
Не нравится – смени профессию… И то что, бывает, на улице прохода не дают, узнают, пристают – абсолютно нормально. Если артист хочет популярности, всю жизнь работает на это. Так получай!
Я наблюдала одного известного эстрадного артиста, к которому женщина подошла за автографом. А он отказал: «Мне мой продюсер не разрешает». Как «не разрешает»? Люди, может, приехали из другого города…
БАНДИТЫ И ФРАНЦУЗСКИЙ ЛИФЧИК
— Когда любовь народная ограничивается автографом, это понятно. А если после спектакля вы получаете корзину роз и там записка с недвусмысленным предложением?
— Я никогда не получала подобные предложения. А вот с мужским благородством сталкивалась неоднократно. Однажды я задержалась на гастролях в Юрмале и когда поняла, что не успеваю улететь, было уже поздно.
И один человек, не имеющий отношения ни ко мне, ни к шоу-бизнесу, дал мне свой самолет. Он за мной никогда не ухаживал, я не была его любимой женщиной, мы даже не друзья… Но ровно в шесть утра самолет меня ждал на взлетной полосе, и я улетела.
— Тем не менее, в неприятные ситуации вы попадали. Например, несколько лет назад вас среди бела дня ограбили.
— Боже, это же было уже миллион лет назад! На меня в лифте напали два брата-бандита в масках, причем один из них, как потом выяснилось, сбежал из психушки. Было не до смеха — один из них первым делом костяшками кулака мне по уху врезал.
Ножом размахивали: «Тетка, снимай с себя все!» Я осталась в одних трусиках, лифчике (а на дворе – конец ноября!) да с курицей в руках, из-за которой и пошла в магазин. Босиком, но – при шляпе! (Хохочет.)
Самое трагикомическое, что, когда домашние открыли дверь, никто не поверил, что на меня напали грабители: решили, что я их разыгрываю.
А моя подруга, когда я ей позвонила, воскликнула: «Как? А почему лифчик не сняли?» Я говорю: «Не знаю…» Она: «Может, он плохой был?» «Да нет, французский!»
У меня в тот же вечер концерт был в концертном зале «Россия», так и Кобзон, узнав об ограблении, тоже не удержался от иронии: «Не жалеешь, что два мужика тебя раздели и… ничего не сделали?»
Потом, когда их поймали и судили, выяснилось, что из всех пострадавших я еще легко отделалась. Одну женщину они чуть не задушили, другой — вместе с золотой сережкой ухо оторвали.
— А комические истории случались?
— Да сколько угодно! Самые разные… Однажды была ситуация – хоть стой, хоть падай. Я еще в Киеве работала, когда мне с киностудии позвонили, фильм предложили озвучить.
Режиссер меня никогда не видел — лишь по радио слышал, я тоже с ним никогда не пересекалась. Договорились у станции метро встретиться — он сказал, что в кожаном пальто и с газетой в руках будет. Бегу с репетиции, булку жую. Боже мой, а у какого же киоска мы условились — у табачного или газетного?
Вижу — мужчина в кожаном пальто, с газетой в руках стоит. Подхожу: «Привет». «Привет». Говорю честно: «Я есть хочу!» Он: «Я покормлю».
Идем, и он меня спрашивает: «Простите, а сколько вы стоите?» «Девять пятьдесят», — отвечаю. Долгая пауза. Наконец, спрашивает: «А почему пятьдесят?» «Так Министерство культуры назначило».
Всматриваюсь в него и начинаю понимать, что в жуткую историю влипаю. «Простите, я, наверное, обозналась». Я — бежать, а он за мной… Цена-то подходящая!
ПРЕДЛАГАЛИ СЫГРАТЬ ГИТЛЕРА
— Вы довольно разносторонняя — играете в антрепризах, поете, снялись в пяти художественных фильмах, записываете аудиодиски, озвучиваете мультфильмы, опять же книгу мемуаров написали…
— Это не разные стороны. Это одна сторона, и называется она – Жизнь. Она же бросает то туда, то сюда. И в ней хочется все попробовать и все успеть.
— Что из предложенного было самое необычное? Роль Гитлера, которую вам предлагали сыграть в театре?
— И где это вы вычитали такое?! Мне действительно предлагали его сыграть. Я прочитала пьесу, мне стало страшно, и отказалась.
Не люблю такое. И не хочу. А так… Предложений много было за последние годы, в том числе очень интересных. Но если честно, не люблю говорить о планах – плохая примета.
— Так вы суеверная? Неужели верите, что нельзя класть афиши на диван…
— Не афиши, а тексты, новые монологи! Я никогда не разрешаю их класть на мягкое — дурная примета! Боюсь сглазить! Да, такая суеверная.
Считается, что к добру если, отправляясь на концерт, повстречаешь на дороге свадьбу. А если текст роли упал на пол, надо сесть на него, хоть в лужу, чтобы спектакль не провалился. Очень многие артисты так делают.
Знаменитая актриса театра Вахтангова Юлия Борисова во время заседания Президиума Верховного Совета СССР выронила папку с ролью. И она — прямо на глазах у очумелого зала и членов Президиума – села на нее, потом подняла и пошла…
Еще, помню, старые администраторы нам не разрешали перед концертом грызть семечки – якобы зрителей не будет. Кстати, вспомнила смешную историю на эту тему.
Я летела в самолете в Тель-Авив, и со мной в бизнес-классе сидел какой-то израильтянин, судя по всему, наш выходец.
Он накупил в Москве семечек (они же очень тоскуют по семечкам!), грызет и та-а-кой страшный треск стоит в салоне, что люди стали оглядываться. Раз попросили: мол, раздражает — все-таки три часа летим. Грызет!
Через стюарда сделали замечание. Ноль внимания! Тогда я подошла: «Простите, пожалуйста…» Сделал вид, что не понимает по-русски.
Говорю: «Сейчас поймешь! Пошел ты на… Понял?» Сама от себя не ожидала такого. Мужик удивился ужасно. Но сразу спрятал кулек.
— А вы, оказывается, женщина «конкретная»! Почему вас «так мало» на страницах бульварной прессы?
— Я так не живу, чтобы доставлять кому-то радость почесать язык. Живу себе и живу. Работаю и работаю. Счастлива, когда есть концерты, когда я нравлюсь, когда доставляю радость тем, что делаю.
Люблю красиво одеваться – мне нравится быть модной, нравится носить красивые вещи. Не боюсь смелой быть — ни на сцене, ни в одежде. Сама себе придумываю наряды, прически. (Кокетливо поправляет волосы). Бывает, — эпатирую, я люблю эпатировать.
— А чем занимаетесь в свободное время?
— Ненавижу лежать, отдыхать. Ненавижу тусовки. Я люблю ходить в театр, мне нравится читать книжки.
Даже в пробках стараюсь чем-то полезным себя занять. Например, слушаю аудиокниги. Еще самый большой мой азарт проявляется… на кухне!
Моя любимая игра – греметь кастрюлями и колдовать над вкусными блюдами для своих домашних! Иногда я успеваю это делать. Время-то свободного у актеров кот наплакал. Пока востребованы – надо пахать!
